«На по­ро­ге по­сле­во­ен­но­го пе­рио­да у по­ля­ков воз­ник­ли три глав­ных цен­тра не­за­ви­си­мой ин­тел­лек­ту­аль­ной жиз­ни, важ­ных в ис­то­ри­че­ской пер­спек­ти­ве и в бо­лее позд­ние го­ды ус­пеш­но про­дол­жав­ших свою дея­тель­ность. Пер­вый был со­здан кра­ков­ским «Ты­год­ни­ком по­вшех­ным». Два дру­гих бы­ли со­зда­ны в из­гна­нии и фор­ми­ро­ва­лись во­круг лон­дон­ских «Вя­до­мо­стей» и па­риж­ской «Куль­ту­ры». Все три цен­тра бы­ли на­строе­ны на спа­се­ние су­ве­рен­но­сти поль­ской по­ли­ти­че­ской мыс­ли, все три ха­рак­те­ри­зо­ва­лись так­же осо­бым вни­ма­ни­ем к куль­ту­ре. Прин­ци­пи­аль­ная раз­ни­ца их по­зи­ций вы­те­ка­ла из от­но­ше­ния к об­ще­ст­вен­но-по­ли­ти­че­ской дей­ст­ви­тель­но­сти в Поль­ше. «Вя­до­мо­сти» эту дей­ст­ви­тель­ность от­вер­га­ли. «Ты­год­ник по­вшех­ный» при­нял под­ход, вер­но оп­ре­де­лен­ный в «Мо­раль­ном трак­та­те» Че­сла­ва Ми­ло­ша как воз­мож­ность вли­ять на «ла­ви­ны бег». «Куль­ту­ра», жи­вя в ус­ло­ви­ях, по­зво­ляю­щих пол­ную сво­бо­ду сло­ва, с са­мо­го на­ча­ла бы­ла на­строе­на на диа­лог со стра­ной, од­но­вре­мен­но стре­мясь на­блю­дать об­ще­ст­вен­но-по­ли­ти­че­ские реа­лии ПНР». О последнем из названных журналов пишет Лешек Шаруга.

«Те­зи­сы, вы­дви­гав­шие­ся «Куль­ту­рой», ка­п­ля по ка­п­ле то­чи­ли да­же бе­тон – пишет Ежи Помяновский в эссе «Владения короля безземельного». - До­ка­за­тель­ст­во то­му весь мир уви­дел на ки­ев­ском Май­да­не мо­роз­ной зи­мой 2004 го­да. Там со­бра­лись все: ря­дом с пре­зи­ден­том Квас­нев­ским — Ва­лен­са и оба Ка­чин­ских. Ты­ся­чи по­ля­ков с мил­лио­ном ук­ра­ин­цев в один го­лос тре­бо­ва­ли толь­ко од­но­го — той не­за­ви­си­мо­сти, ко­то­рую по­ля­ки уже за­вое­ва­ли, при­том и не ду­мая о за­вое­ва­ни­ях за счет Ук­раи­ны».

«Те­перь, ко­гда я чи­таю его пись­ма, по­ни­маю, по­че­му о нем го­во­рят «Ре­дак­тор» - пишет Пётр Мицнер о Ежи Гедройце, иллюстрируя своё эссе многочисленными фрагментами переписки с ним. - Не толь­ко по­то­му, что он вы­брал се­бе та­кое за­ня­тие и пол­ве­ка воз­глав­лял жур­нал, но еще и по­то­му, что дей­ст­ви­тель­но ре­дак­ти­ро­вал и уча­ст­вую­щих в «Куль­ту­ре» лю­дей, хо­тя они не все­гда это­му под­да­ва­лись. В из­вест­ной сте­пе­ни я то­же чув­ст­вую, что ме­ня Гед­ройц от­ре­дак­ти­ро­вал».

«Ес­ли мне не по­ме­ша­ют со­стоя­ние здо­ро­вья и за­гру­жен­ность ра­бо­той, тот я хо­тел бы со­ста­вить не­боль­шой «Сло­варь по­ли­ти­че­ско­го язы­ка жур­на­ла „Куль­ту­ра”» - писал Юлиуш Мерошевский в 1970 году в статье, которую к 100-летию со дня рождения Ежи Гедройца перепечатывает «Новая Польша». - При­ве­дем при­мер: каж­дый раз, ко­гда в сво­ей ста­тье я дол­жен ис­поль­зо­вать тер­мин «со­циа­лизм», ме­ня одо­ле­ва­ют со­мне­ния. На­пи­сать ли «де­мо­кра­ти­че­ский со­циа­лизм», «со­циа­лизм за­пад­но­го ти­па» или, быть мо­жет, «со­циа­лизм бу­ду­ще­го»? Эти до­пол­ни­тель­ные оп­ре­де­ле­ния фак­ти­че­ски уси­ли­ва­ют мно­го­знач­ность са­мо­го тер­ми­на, по­сколь­ку со­циа­лизм в на­шем по­ни­ма­нии по оп­ре­де­ле­нию яв­ля­ет­ся де­мЮлиуш Мерошевскийо­кра­ти­че­ским. По­это­му «де­мо­кра­ти­че­ский со­циа­лизм» — это все рав­но что «мас­ло мас­ля­ное». Как толь­ко воз­ник­нет сло­ва­рик, о ко­то­ром я го­во­рил вы­ше, я смо­гу ис­поль­зо­вать сло­во «со­циа­лизм» бе­зо вся­ких оп­ре­де­ле­ний, по­то­му что чи­та­тель — осо­бен­но тот, кто не слиш­ком хо­ро­шо зна­ком с «Куль­ту­рой», — за­гля­нет в на­шем сло­ва­ри­ке в ста­тью «Со­циа­лизм» и сра­зу пой­мет, о чем идет речь».

Первое в жизни радиоинтервью Ежи Гедройц дал в 1984 г. польской секции Международного французского радио. В нем редактор парижской «Культуры» и основатель издательства «Институт литерацкий» к десятилетию «Континента» сказал: «То, что для нас важнее и интереснее всего, — что это первая группа русских, которая сумела найти силы на очень объективное отношение к польским делам — а это, особенно в последнее время, дело почти невозможное — и сумела произвести своего рода перелом в польско-русских отношениях, во всяком случае в определенных интеллектуальных кругах.»

«К вос­то­ку от территории, определявшейся в «Культуре» как «УЛБ», ле­жит про­стран­ст­во, на ко­то­ром от­тен­ки сво­бо­ды и не­сво­бо­ды че­ре­ду­ют­ся ино­гда до уг­ро­жаю­щих раз­ме­ров – пишет Наталья Горбаневская. - Дик­та­ту­ра Лу­ка­шен­ко — ни­что пе­ред дик­та­ту­рой Турк­мен­ба­ши, раз­гон де­мон­ст­ра­ций в Мин­ске блед­не­ет пе­ред Ан­ди­жа­ном, а ес­ли пой­ти еще даль­ше на вос­ток, то мы дой­дем до ком­му­ни­сти­че­ско­го Ки­тая с его ла­ге­ря­ми и по­ка­за­тель­ны­ми смерт­ны­ми каз­ня­ми и до стра­ны-конц­ла­ге­ря, на­зы­вае­мо­го Ко­рей­ской На­род­но-де­мо­кра­ти­че­ской Рес­пуб­ли­кой. И на том же пу­ти — по-преж­не­му ком­му­ни­сти­че­ские Ла­ос и Вьет­нам. Мо­жем ли мы чув­ст­во­вать се­бя впол­не сво­бод­ны­ми, ко­гда дру­гие — в том чис­ле це­лые на­ро­ды — си­дят в тюрь­ме? Най­дем ли мы в се­бе си­лы пе­ре­ад­ре­со­вать им ста­рый ло­зунг «За ва­шу и на­шу сво­бо­ду»? И сде­лать хо­тя бы ма­лый шаг к ре­аль­но­му рас­ши­ре­нию их, а зна­чит, и на­шей сво­бо­ды?»

Па­па Бе­не­дикт XVI в конц­ла­ге­ре Ауш­виц-Бир­ке­нау: «В мес­те, по­доб­ном это­му, сло­ва ока­зы­ва­ют­ся бес­по­лез­ны­ми, и в зло­ве­щей ти­ши­не серд­це взы­ва­ет к Бо­гу: „Гос­по­ди, по­че­му Ты мол­чал? По­че­му Ты до­пус­тил все это?” (...) Я при­хо­жу сю­да (...) как пре­ем­ник Ио­ан­на Пав­ла II и в то же вре­мя как сын не­мец­ко­го на­ро­да — то­го на­ро­да, из ко­то­ро­го вы­шла груп­па пре­ступ­ни­ков, при­шед­шая к вла­сти с по­мо­щью при­зрач­ных обе­ща­ний ве­ли­чия, вос­ста­нов­ле­ния чес­ти и зна­че­ния стра­ны. Ри­суя пер­спек­ти­вы бла­го­сос­тоя­ния, они не ос­та­нав­ли­ва­лись пе­ред тер­ро­ром и за­пу­ги­ва­ни­ем, что­бы вос­поль­зо­вать­ся на­ро­дом как ору­ди­ем сво­ей жаж­ды раз­ру­ше­ния и вла­сти (...) Сколь­ко во­про­сов воз­ни­ка­ет в этом мес­те! Но сно­ва и сно­ва воз­вра­ща­ет­ся один: „Где был Бог в те дни?” (...) Ме­сто, где мы сто­им, — это ме­сто па­мя­ти, ме­сто Шо­а (...) Я про­шел вдоль плит, ко­то­рые на раз­ных язы­ках на­по­ми­на­ют о жерт­вах это­го мес­та (...) На од­ной из них — над­пись на ив­ри­те. Вла­сти­те­ли Третье­го Рей­ха хо­те­ли пол­но­стью ис­тре­бить ев­рей­ский на­род, сте­реть его с ли­ца зем­ли (...) Уни­что­жая Из­ра­иль, они хо­те­ли в ко­неч­ном ито­ге вы­рвать кор­ни хри­сти­ан­ской ве­ры и за­ме­нить ее со­здан­ной ими ве­рой в гос­под­ство че­ло­ве­ка — силь­но­го че­ло­ве­ка. Есть тут и пли­та с над­пи­сью на поль­ском язы­ке. С са­мо­го на­ча­ла на­цис­ты пы­та­лись ис­тре­бить преж­де все­го ин­тел­ли­ген­цию, что­бы та­ким об­ра­зом уни­что­жить на­род как са­мо­стоя­тель­ный ис­то­ри­че­ский субъ­ект, что­бы пре­вра­тить его — ес­ли от не­го еще что-то ос­та­нет­ся — в на­род ра­бов (...) Есть так­же пли­та на рус­ском язы­ке, ко­то­рая уве­ко­ве­чи­ва­ет па­мять бес­чис­лен­но­го мно­же­ст­ва рус­ских сол­дат, пав­ших в борь­бе с на­цио­нал-со­циа­ли­сти­че­ским ре­жи­мом. Од­на­ко эта пли­та за­став­ля­ет нас за­ду­мать­ся и о тра­ги­че­ской двой­ст­вен­но­сти их мис­сии: ос­во­бо­див на­ро­ды от од­ной дик­та­ту­ры, они ста­ли ору­ди­ем, с по­мо­щью ко­то­ро­го те же са­мые на­ро­ды бы­ли вверг­ну­ты во власть но­вой дик­та­ту­ры — дик­та­ту­ры Ста­ли­на и ком­му­ни­сти­че­ской идео­ло­гии». («Ты­год­ник по­вшех­ный», 4 ию­ня)

Стихи Станисава Гроховяка в переводах Давида Самойлова, Юрия Левитанского, Андрея Базилевского и Святослава Свяцкого. Выбор стихов для публикации Анджея Титкова.

«Тогда я довольно часто заходил в редакцию [варшавской] «Культуры», где поэтическим отделом заведовал Гроховяк. Для меня было страшно важно — напечататься. Но редактор Гроховяк оттягивал принятие решения. Он водил меня за нос, петлял, играл со мной в кошки-мышки. Во время этих визитов мы иногда разговаривали о политике.» Анждей Титков вспоминает свои встречи со Станиславом Гроховяком.

Если какое-либо стихотворение Гроховяка стало манифестом, то именно это («Горящая жирафа»). Основой (поводом) была картина испанского сюрреалиста Сальвадора Дали. Репродукция «Горящей жирафы» висела на стене в квартире Гроховяка в Брвинове. Но это не описание картины. Картина дала гротескный материал. О Станиславе Гроховяке пишет известный польский литературный критик, историк литературы и поэт Яцек Лукасевич.

Он ро­дил­ся в 1926 г. в Но­вой Ви­лей­ке на Ви­лен­щи­не, то­гда вхо­див­шей в со­став Поль­ши; дет­ст­во его про­шло в мес­теч­ке под на­зва­ни­ем Ви­лен­ская ко­ло­ния. Даль­ней­ший ход со­бы­тий про­дик­то­ван ис­то­ри­ей: жизнь пар­ти­за­на в ли­тов­ских ле­сах и, на­ко­нец, Вар­ша­ва. Та­де­ушу Кон­виц­ко­му, од­но­му из круп­ней­ших поль­ских пи­са­те­лей со­вре­мен­но­сти, за­ме­ча­тель­но­му ки­но­ре­жис­се­ру и сце­на­ри­сту, ис­пол­ни­лось 80 лет. «В про­зе Кон­виц­ко­го Ви­лен­щи­на — это ме­сто осо­бое и весь­ма лич­ное, не­кое ин­тим­ное, ут­ра­чен­ное им про­стран­ст­во. (...) ...пи­са­тель пре­крас­но по­ни­ма­ет, что вос­точ­ные окра­ины на­де­ле­ны ста­ту­сом осо­бо­го края. В поль­ской ли­те­ра­ту­ре с ним свя­за­ны мно­го­чис­лен­ные ле­ген­ды, он при­об­рел зна­че­ние пи­та­тель­ной сре­ды для ли­те­ра­ту­ры. Со­вре­мен­ные пи­са­те­ли (...) спо­соб­ст­ву­ют уп­ро­че­нию ми­фа, свя­зан­но­го с эти­ми мес­та­ми и су­ще­ст­вую­ще­го еще со вре­мен Миц­ке­ви­ча. Кон­виц­кий хо­ро­шо зна­ет, что стра­на его дет­ст­ва овея­на ле­ген­да­ми и ми­фа­ми, — пи­шет Зо­фья Са­виц­кая, — ведь и сам он за­ни­ма­ет­ся ее ми­фо­ло­ги­за­ци­ей, но аб­со­лют­но по-сво­ему. (...) О Ви­лен­щи­не он вы­ска­зы­ва­ет­ся с не­ко­то­рой сдер­жан­но­стью и иро­ни­ей (...) на­зы­ва­ет ее „ро­ди­ной про­ро­ков, кол­ду­нов и юро­ди­вых”». Но су­ще­ст­ву­ет еще и дру­гой Кон­виц­кий, о ко­то­ром пи­шет в ста­тье, по­свя­щен­ной юби­лею пи­са­те­ля, Адам Мих­ник: «Та­де­уш все­гда об­ла­дал не­обык­но­вен­ным нрав­ст­вен­ным слу­хом, сме­ло­стью оди­но­ко­го зуб­ра из ли­тов­ской ча­що­бы в со­че­та­нии с доб­ро­ду­ши­ем ли­тов­ца-мед­ве­дя... Од­на­ко он пи­сал так­же язы­ком бо­ли и от­чая­ния, ко­гда „при­хо­ди­лось ды­шать воз­ду­хом, пе­ре­на­сы­щен­ным мо­ле­ку­ла­ми по­ли­цей­ской по­до­зри­тель­но­сти” (...) То­гда он уп­ря­мо по­вто­рял, что, толь­ко от­стаи­вая соб­ст­вен­ную во­лю к сво­бо­де, ока­зы­вая вся­че­ское со­про­тив­ле­ние — пусть да­же без­на­деж­ное и не­по­нят­ное, — мы мо­жем спа­сти то, что яв­ля­ет­ся су­тью на­шей соб­ст­вен­ной, поль­ской са­мо­быт­но­сти».

«По­сле кни­ги «Со­се­ди», по­свя­щен­ной мас­со­во­му убий­ст­ву ев­ре­ев в Ед­ваб­ном — в том са­мом мес­теч­ке, где по­сле ус­та­нов­ле­ния фак­тов про­сил про­ще­ния за ви­ну сво­их со­оте­че­ст­вен­ни­ков пре­зи­дент Поль­ши, — Ян То­маш Гросс вы­пус­тил но­вую кни­гу: «Страх» («Fear»), по­ка толь­ко по-анг­лий­ски – пишет Лешек Шаруга в очередных «Выписках из культурной периодики». - Те­ма кни­ги — ан­ти­се­ми­тизм в по­сле­во­ен­ной Поль­ше, осо­бен­но во вто­рой по­ло­ви­не 1940‑х. От­кли­ки не­ко­то­рых кри­ти­ков ха­рак­те­ри­зу­ют­ся нер­воз­но­стью: ав­то­ра об­ви­ня­ют в не­доб­ро­со­ве­ст­но­сти и ме­то­до­ло­ги­че­ских ошиб­ках. Гросс вы­дви­га­ет до­воль­но гру­бый те­зис: то­гдаш­ний ан­ти­се­ми­тизм как про­яв­ле­ние стра­ха, что «ев­реи вер­нут­ся» и по­тре­бу­ют об­рат­но свое иму­ще­ст­во, ко­то­рым за вре­мя вой­ны за­вла­де­ли по­ля­ки. Как обыч­но, за­ве­до­мо не бу­дет не­до­стат­ка в ком­мен­та­ри­ях, ис­поль­зую­щих кни­гу Грос­са для под­тверж­де­ния де­жур­но­го сте­рео­ти­па о по­ля­ках — са­мых за­яд­лых ан­ти­се­ми­тах. Это­го сте­рео­ти­па не ис­ко­ре­нит и та­кой оче­вид­ный факт, что боль­ше все­го де­ревь­ев, сим­во­ли­зи­рую­щих Пра­вед­ных сре­ди на­ро­дов, — 16 ты­сяч — по­са­же­ны в Из­раи­ле в честь по­ля­ков, спа­сав­ших ев­ре­ев».

Ждём текстов активных Читателей бумажного и электронного изданий журнала. Создавайте “НП” вместе с нами!