В давние-давние времена в Польше выходили общественно-политические периодические издания, такие, скажем, как «Вядомосци литерацке», редакции которых заботились о том, чтобы работающие для них авторы публиковали — если возникала для этого оказия — статьи и эссе, посвященные творчеству того или иного человека искусства или «проблемные» свои тексты, где рассматривали какое-либо явление. Подобные амбиции, хотя и в следовых количествах, прослеживались у некоторых изданий до середины девяностых годов прошлого века; сейчас это уже глубокое прошлое — даже ежемесячными и ежеквартальными журналами, то есть изданиями для определенного читателя (как когда-то говаривали, «для верхних десяти тысяч»), такие претензии задвинуты в чулан. Сегодня эссе и статьи сменились интервью. В самом деле, чего там мучиться, собирать материалы, проводить исследования и рисковать, выступая с собственной оценкой, если можно просто послушать художника или эксперта? Работа не должна человека слишком отягощать. Интервью «делает само себя» — довольно подсунуть кому-либо микрофон, а гонорар получит не тот, кто создает текст, а тот, кто текст регистрирует. Причем еще отдает материал на авторизацию, а посему возможная ответственность за то, что идет в печать, возлагается не на журналиста или редактора, а на собеседника. Чего проще? Что же, остается только повторить за Цицероном: «O tempora, o mores!»
Поскольку в мае в Польше открывается сезон очередных книжных ярмарок и номинаций на целый ряд литературных премий, периодика вскипела бесчисленными интервью с писателями и издателями. Один из интервьюируемых — Павел Швед, совладелец издательства «Велька литера», который в беседе, опубликованной в еженедельнике «Польша. The Times» (№ 40/2018) под заголовком «У издателя должен быть нюх на книги», предпринимает попытку очертить ситуацию на издательском рынке: «Книги читает небольшая часть общества, а вдобавок, скажем прямо, еще меньшая часть книги покупает. Исследования, проведенные Национальной библиотекой, показывают, что в 2017 году 38% поляков какую-то книгу прочитали, включая учебную литературу, книги по школьной программе и т.д. То, что по европейским меркам у нас небольшая группа тех, кто читает, святая правда, и, увы, эта группа регулярно, хотя и медленно, сокращается; из года в год исследования отмечают пусть небольшое, но снижение интереса к чтению. (...) Тем не менее издательства держатся, и все время возникают новые. У значительной части из них дела не так уж плохи. (…) Конечно, есть проблемы — например, проблемы у книжных магазинов, настоящих книжных, стационарных: их число в Польше драматически уменьшается. (…) Одна из причин, безусловно, в том, что просто-напросто слишком мало людей покупают слишком мало книг. Но еще одна, очень важная, и надо сказать, глобальная проблема — это то, что книжным магазинам переходит дорогу интернет. Совершенно не оправдалось пророчество, что электронная книга вытеснит книгу печатную. (…) Но, как бы то ни было, торговля уходит в интернет — и это факт». Затрагивая вопрос снижающегося числа покупок, издатель подчеркивает: «Вопреки пропаганде, средний поляк со своими деньгами не может тягаться с богатой западной частью Европы. Подавляющая часть общества живет на действительно небольшие деньги. Книга для таких людей не первая необходимость. (…) Причину номер два можно назвать культурной. Несмотря на усилия различных организаций, объединений, а еще недавно — и государственных институтов, в массовом масштабе нет чего-то такого, как мода на чтение. Чтение книг, домашняя библиотека — это не то, чем похвалится средний человек за обедом у тетушки на именинах».
Павел Швед абсолютно прав: как я недавно прочел, серьезные советники, заботящиеся об имидже политиков в Польше, решительно не рекомендуют им показываться с телеэкрана на фоне уставленных книгами стеллажей, поскольку, похоже, средний телезритель расценивает это как демонстративное высокомерие, знак отчужденности. С другой стороны, не так уж давно приобрела известность пропагандирующая чтение акция под лозунгом: «Не читаешь — не пойду с тобой в кровать». Конечно, книгу можно и в кровать прихватить, но это не то же самое. Зачем, выходит, читать? Издатель указывает на существующие тенденции: «Обычный читатель любит то, что и всегда, — детективы и любовные романы. Плюс к тому книги советов и рекомендаций, лучше всего от знаменитостей. Издательский успех подчас имеют, например, популярные блогеры (книги родом из интернета!!) Иногда обычный читатель покупает биографии (скажем, несколько лет назад — Стива Джобса) или исторические книги. Но есть и книги со стабильно сильными позициями — к примеру, репортажные».
Именно репортажу посвящено интервью, которое дал изданию «Дужы формат» (№ 18/2018), приложению к «Газете выборчей», Петр Мицнер, председатель жюри премии им. Рышарда Капущинского. Интервью снабжено заголовком «Жаль, что пятерка не семерка», относящимся к проблемам, связанным с числом номинантов-финалистов — их должно быть пять, а председатель жюри назвал бы, как минимум, семь. «Когда я читаю репортаж или когда его оцениваю в качестве члена жюри (…), то обращаю внимание на очень важную вещь. Насколько этот текст оказывается повествованием о человеке, насколько он выходит за пределы конкретного времени и места? Насколько он универсален? (…) В последнее время очень силен исторический репортаж — думаю, здесь вообще можно говорить об определенной тенденции. В принципе, каждая из книг-финалистов относится к этому подвиду. И каждая из них пробует бороться с мифами, фальсификацией, полуправдой. Мы вернулись к временам, когда мифы вновь играют очень важную роль, нередко объединяя определенные общественные группы. Неважно, что могут быть позаимствованы у соседа, которого мы терпеть не можем, что никоим образом не несут новизны: там, где существует разрыв в каком-то повествовании, нарративе, — лакуну надо срочно заполнить мифом. А вот наши книги-финалисты идут против течения, сражаются с тем, что различные сообщества себе сегодня придумали». И еще один фрагмент из интервью, посвященный вышедшей в финал книге Иоанны Чечотт «Петербург. Город сна»: «Я знаю Россию и Петербург, много о них читаю и пишу. В книге Чечотт поразительно то, что автор не опирается на стереотипы, не эпатирует ими. Ведь именно стереотипы зачастую заполняют польские и западноевропейские опусы о России: все эти непременные члены мафии, мультимиллионеры и бывшие аппаратчики, прекрасно встроившиеся в новую действительность. А вот «Петербург» — это захватывающее повествование о прошлом и о повседневности, книга, которую каждый, кто выберется в этот город, должен прочитать, — это совмещение прекрасного путеводителя с историческим эссе. Ведь писательница включила туда также рассказы даже из допетровских времен. В книге Чечотт город представлен как живой организм с первой до последней страницы».
И все же какая-то надежда на лучшее в этом мире не пропала: люди, хоть и не массово, читают, в том числе и поэзию, а говорит о ней на страницах «Тыгодника повшехного» (№ 21, 2018) поэт и эссеист Петр Матывецкий в интервью, озаглавленном «Рас-поминание»: «Поэты не так уж много могут сказать такому существу, как общество. Зато поэты много могут сказать каждому человеку по отдельности. Сегодня можно встретить суждение, что в связи с развитием новых электронных медиа погибла культура разговора. По природе вещей, писатели, а особенно поэты, — люди разговора один на один, человека с человеком. Хорошее стихотворение — это всегда повод для начала внутреннего диалога. Во всей литературе такое дает, прежде всего, поэзия, и поэтому я считаю, что она необходима. Тем самым формируется нечто такое, что можно назвать общественной чувствительностью. Человек, не чувствительный к своим внутренним переживаниям, так же не чувствителен к переживаниям других. Он становится инкапсулированным, некоммуникабельным существом. А социум, как сообщество, требует именно объединения при помощи элементарных духовных переживаний. И это позволяет сделать поэзия». Кроме того, Матывецкий указывает, что поэзия позволяет выявить «абсурд современного уразумения таких понятий и таких практик, как юстиция, суд, аппарат правоприменения, вины и наказания. Все эти понятия были когда-то глубоко укоренены в самого разного рода заповедях, системах ценностей, общем состоянии правосознания, которые казались врожденными. Сегодня это все если и не подверглось деструкции, то, безусловно, размыто. А результат таков, что мы никогда не знаем, действительно ли кто-то, понесший кару, виновен, не задумываемся, что кто-то невиновный не должен быть случайно наказан. Это вопросы, с которыми не справлялись самые великие, такие как Федор Достоевский или Франц Кафка. (...) Следовало бы в собственной совести (если понятие совести еще не поставлено под сомнение) искать новых оснований чувства справедливости, вообще искать понимания, чем сегодня в продвинутых информационных обществах реально является такая вещь, как справедливость. Я думаю, что нас, безусловно, ожидает общечеловеческая дискуссия в связи с этим понятием».
Это, однако, не единственная затронутая в интервью проблема — не менее важным представляется функционирование поэтической памяти: «У каждого есть такие моменты времени, в которые он возвращается. Или потому, что это его собственная, прекрасная идиллия — и даже воспоминание о ней приносит покой тогда, когда человек чем-то удручен. Или, напротив, невротически вспоминает что-то, что было травмой, жизненной раной. К таким моментам мы возвращаемся неохотно, с досадой. И все же время от времени к ним приходится вернуться, чтобы сдержать избыточный жизненный энтузиазм, остыть, но прежде всего, чтобы понять, кто мы такие. Потому что эти раны нас формируют. Существует также другой аспект памяти — собственно поэтический. Каждый поэт, который пишет довольно долго, в плену у памяти своих стихов. Эта память удваивается или утраивается. Было какое-то воспоминание, которое я когда-то воспроизвел в стихах. Теперь снова хочу его вызвать по каким-то причинам. И уже не знаю, припомню ли, скорее, то стихотворение, которое написал, и обстоятельства, в которых оно возникло, — или это будет то самое, первичное воспоминание. Память тогда становится чем-то многослойным». И наконец, в отношении названия последнего своего изданного сборника стихов «Ко времени»: «Я часто задумаюсь, что такое время без жизни человека и того, что его наполняет. Существовало ли бы время, если бы на Земле не было известной нам жизни? Время лишь случайно наполнено моей жизнью, жизнью других людей и жизнью обществ. Тайна времени, чистая его метафизика для меня синоним Бога. Отсюда и название моего нового сборника поэзии. С одной стороны, это «до поры»: скорыми шагами приближается тот критический, последний момент, временнóй рубеж; а с другой — я обращаюсь к времени заглавной строкой, я говорю ему».
Что же, — представляется, что Матывецкий на сто процентов прав, когда замечает, что поэзия мало что может сказать обществу. Однако все-таки может — опосредованно, каким-то потайным образом. Ведь даже те, кто о поэзии слышали только в начальной школе, подвержены в большей или меньшей степени ее воздействию. Здесь как с математикой или логикой: «обычный человек» не в состоянии прочесть и понять написанные учеными тексты, но почти каждый, даже не осознающий роли, какую эти науки играют в формировании информационного общества, в котором он живет, ежеминутно хватается за зазвеневший в кармане мобильный телефон.